Big Malamba`s Journal

Вот почему же так хорошо?
Она написала и внутри соткалась и заполнила всего не просто нежность, а нежность, смешанная с томлением. Это оттого, что мы с ней созвучны или же от ее внимания, от моей придумчивости или от той ее фотографии?? Очень тонкой и чувственной фотографии, сделанной множество веков назад.
И дело даже не в бугорках, которые проступали через футболку, не в округлых восхительных формах грудей, дело в образе. Тонкой, умной, красивой девушки, в глазах которой вечный вопрос к миру и вечная жажда ответа.

Если сидеть длинным тоскливый ноябрем в маленьком домике Мумми-тролля, зябко ежится, поглядывая на свистопляску желтых листьев за окном, льнуть к жаркому камину, воздыхать над картофельным салатом и книгой, которую никак не можешь закончить, то лучшее ее не сыскать. Потому что, она создана для того, чтобы греться рядом у камина, смотреть в холодное ноябрьское окно, уплетать картофельный салат и пудинг с корочкой, разбирать книги, восхищать, дарить поцелуи, нежность и вдохновение. Она создана для тихих неспешных вечеров, с ногами на диване, прикрытых ворсистым толстым пледом. Можно ли назвать это любовью?

Не знаю. Не могу сказать точно. Но меня бесконечно согревает это чувство и дает тихую неспешную радость.

 У моего детского друга имелась сестра. Впрочем, с этим все было сложно - она приходилась то ли сводной не поймикакойюродной сестрой,  то ли дочкой от первого мужа его матери, то ли вообще, дочкой близких знакомых. Мы тогда этим вообще не заморачивались. И звали ее почему-то Колбасой. Вот совершенно не понимаю, почему колбаса. Ни толстой, ни худой она не была. Худощавой, да.
Вечно ходила в джинсах или совсем коротких шортах, из которых лезла худая попа. Никогда не видел ее в платье или чем-то девчачьем.
Играла в футбол, точнее, с энтузиазмом пинала мяч, когда мы затевали какую-нибудь командную игру. Каталась на велике.
И звала меня дядей. Хотя я и был старше ее года на два, не больше. 
Каждый раз, когда я проходил мимо их окон, и она была там, она открывала окно, высовывалась по пояс и орала: "Эй, привет, дядя". И меня это дядьканье вместе с "Эй", если честно, постоянно озадачивало. Или она так выражала свой интерес, или подначивала, или, вообще, непонятно что.
В общем, это была девочка-оторва с неопределимым будущим. Если в своем классе я, к примеру, сходу мог определить, что вот Анжела со своими затуманенными воловьими глазами непременно станет матерью-героиней-одиночкой, а Светлана с ее активной жизненной асексуальной позицией стервозным менеджером-передовиком, то вот в Колбасе не просматривалось ничего. В ее будущем, похоже, смешивалось все сразу.

И вот однажды Колбаса застукала меня с моим другом, когда мы смотрели порно. Поскольку с квартирой было все еще сложнее, чем с родственными отношениями, то в ней днями периодически бывали то мой друг, то Колбаса. Это была, похоже, какая-то совместная третья квартира, которая использовалась для ссылок, явок, приемов гостей и просто в качестве склада старых диванов, ковров и телевизоров.
Колбаса заявилась делать уроки. Мне тогда было что-то около семнадцати, то ей, да, чуть больше четырнадцати и она вовсю была погружена в школу.
Она заглянула к нам в комнату, хмыкнула, пошла на кухню, потом пришла с хлебом и колбасой и уселась смотреть тоже. Мы переглянулись, но ничего не сказали. Зато сказала Колбаса. Про то, что там не умеют снимать, что вообще все бездарно и нужно для красоты совсем по другому. С этого все и началось. И закончилось провокационными вопросами, у кого какой размер и длина.
Первым разделся мой друг. А потом я. Ну и она.

Я был уже так распален, что когда она взяла в свои руки, то все сразу и случилось с результатом ей на живот. Она с какой-то брезгливостью и одновременно интересом, с желанием и отвращением взяла двумя пальчиками липкую остро пахнущую субстанцию, рассмотрела, а потом вытерла руки об мой живот. Хотя у самой на теле была целая лужа.
У нее были маленькие груди, от которых меня бросало в дрожь. Похоже, они, эти едва созревшие апельсинки надолго застряли в моем подсознании, потому что потом у моей первой жены тоже был неполный второй размер. Возможно я и женился на ней только ради него...

В общем, случилось то, что должно было случиться. По нескольку раз. Мы менялись, целовали ее попеременно, губами меряли ее дрожащее тело. Она, кажется, даже застонала под конец, возможно мы и впрямь что-то в ней задели, а может, это была просто игра во взрослость.
Впрочем, это все ерунда, обычные забавы подростков с их переполненными гормонами телами.
Потом, после всего, перепачканные, иссушенные мы сидели голыми на кухне, пили все, что можно пить - от колы и какой-то выдохшейся газировки до просто воды из под крана и жрали варенье с хлебом. 
Вот так - голые, не стесняясь друг друга. И в этом, похоже, было самое удивительное, что случилось в тот день - какая-то новая, безумная откровенная неожиданная связь, не дружба, не отношения супругов, а что-то между всем этим, завораживающе тонкое,  глубокое, полное доверия, нежности и тайны, доступной только троим.

Больше такого у нас ни разу не случалось.
И самое странное, я даже не знаю, какое имя у Колбасы. Колбаса и Колбаса...

Разумеется, я тут много чего приплел, если, вообще, не все. Ибо, как говаривал один мой институтский приятель, не спиз... наболтаешь, истории не расскажешь. В любом случае это заводит, когда голыми на кухне, лопаешь ложкой варенье из банки и тебя совершенно ничего не смущает. Более того, млеешь от восторга, открыв какую-то новую часть мира, скрытую до того, открыв в себе новые чувства, очень трогающие и волнующие. Как дорога из желтого кирпича, которая просит пройтись по ней и обещает показать то, что ранее никогда не видел.

Поскольку в данном посте отсутствуют слова оргазм, член, сперма и трахаться, то данный пост можно смело рекомендовать и детям младшего школьного возраста для прочтения и привития навыка мыть за собой посуду.
Ибо в тот день опорожненную литровую банку и грязные чашки мы так и не помыли.